Ричард I Львиное Сердце. Повелитель Анжуйской империи - Вадим Георгиевич Устинов

предательски бросили сражаться против отца в одиночестве. Поначалу он пришел в ярость, но гнев затуманил ему голову ненадолго. Дело мятежников было проиграно, и граф де Пуатье 23 сентября лично предстал перед своим отцом.

И он пришел, плача, и склонился лицом до земли к ногам отца своего короля, прося у него прощения. Однако король, движимый отеческим состраданием, принял его поцелуем любви и мира, и таким образом король закончил свою войну в Пуату[67].

Конечно, принимать за чистую монету слова о «плаче» Ричарда не стоит. Это всего лишь образ, призванный подчеркнуть унижение графа де Пуатье, не сумевшего выйти победителем из конфликта и вынужденного идти на поклон из-за предательства союзников. Несмотря на явное желание хрониста продемонстрировать глубину раскаяния Ричарда и благосклонное к нему расположение Генри II, доброго согласия между отцом и сыном не установилось, хотя на время семейная распря утихла.

На Михайлов день пришел конец временному перемирию, и переговоры возобновилась в Монлуи – городке на Луаре, лежащем между Туром и Амбуазом. Ричард, как и его братья, вынужден был согласиться теперь на гораздо меньшее, чем ему предлагалось прошедшей осенью, до начала военных действий. Он все-таки получил половину доходов Аквитании, но под его контролем остались только два замка. Мирный договор был подписан всеми сторонами 30 сентября, и Генри II вновь стал единовластным хозяином всех своих земель.

Для всего разнородного населения Анжуйской империи договор в Монлуи означал по большому счету лишь возврат к довоенному status quo. Лояльным королю сеньорам, потерявшим земли и замки, имущество было возвращено. Большинство пленников Генри II освободил без выкупа. Однако все укрепления, воздвигнутые мятежниками за время с начала конфликта, подлежали сносу. Городу Ла-Рошель, продемонстрировавшему свою преданность, было предоставлено право самоуправления и разрешено избирать мэра – щедрая награда. Горожане получали возможность доверить управление выходцу их местных, а не довольствоваться назначенным королевским наместником, которому городские проблемы, как правило, незнакомы и неинтересны.

Не распространилась королевская милость лишь на вдохновительницу мятежа. Алиеноре предстояло томиться в заключении столько, сколько пожелает ее муж. Это была откровенная месть, поскольку в качестве заложницы удерживать королеву не имело смысла. Она не могла обеспечить сколь-либо серьезных гарантий верности сыновей, и даже юного графа де Пуатье, которого арест матери больше оскорбил, чем заставил бояться.

Генри II не отказался бы, чтобы компанию Алиеноре в узилище составил и второй инспиратор заговора – Луи VII. Но это было выше возможностей короля Англии, к его великому сожалению.

* * *

Рождество 1174 года Генри II праздновал вместе с сыновьями в Аржентане. Упорное сопротивление, оказанное Ричардом в Аквитании, отца против него, как ни странно, не настроило. Напротив, Генри стал испытывать к своему второму сыну уважение и поверил в его способности военачальника. В январе 1175 года король отправил его в Аквитанию и наделил полномочиями куда более широкими, чем предусматривалось договором в Монлуи.

Граф де Пуатье получил указание привести в надлежащий вид ключевые замки Аквитании, а конкретно – вернуть им то состояние, в котором они находились за 15 дней до начала мятежа. Прочие укрепления следовало сравнять с землей. Для того чтобы Ричард мог успешно выполнить королевский приказ, Генри II предоставил ему полный контроль над вооруженными силами герцогства и дал право использовать в своих целях доходы местных властей.

Перед Ричардом стояла двуединая задача – умиротворение Аквитании и наказание тех мятежников, которые не исполнили свой вассальный долг и не примирились с королем даже после того, как это сделал их сеньор. Одно дело – сражаться во главе аквитанской знати за сохранение материнского наследства против Генри II, желавшего его разрушить, полностью подчинить себе Аквитанию и превратить ее во второразрядное владение Анжуйской империи. Совсем другое дело – поощрять сепаратизм местных сеньоров, видевших в мечтах свои владения независимыми от кого бы то ни было. Противопоставляя себя всем – и Генри II, и собственному правителю, – тем самым они подвергали серьезной опасности целостность герцогства.

Несмотря на свою молодость, Ричард в сложнейшей ситуации проявил себя мудрым правителем, что с охотой подтверждали его современники.

…Будучи в юном возрасте, он с великим мужеством правил страной, досель неукрощенной, и усмирил ее. Он не только все волнения успокоил и без потрясений привел к миру, но также давно отсеченные и рассеянные области восстановил, решительно в прежнее единое состояние вернул. Наведя порядок в беспорядке, вернув в рамки закона беззаконное, приведя в замешательство сильных и сгладив все, что там было грубого, он восстановил старинные границы и законы Аквитании. Ибо он, жадно ловя удачу и устремляясь вперед, не терял времени и всегда добивался успеха. Подобно второму Цезарю, он считал

«Что ничего не свершил, если дело еще остается»[68].

Неистовствуя в боях с оружием в руках, он был счастлив только тогда, когда его путь был отмечен пролитой кровью: ни крутые склоны гор, ни несокрушимые башни, с защитниками сколь умелыми столь и смелыми, ни их величественные и высоко вздымающиеся стены, ни спрятанные под землей фундаменты мужественному и отважному штурму не могли противостоять. Но поскольку

«Всюду хорошее смежно с худым, а от этого часто

И безупречная вещь может упреки навлечь»[69].

Ревностно стремящийся к миру и законности, чтобы в первую очередь подавить дерзость необузданной нации и обеспечить безопасность невинных меж виноватых, он принужден был в своей яростной суровости поступаться законностью. Это должно было принести ему заслуженные хвалы от достойных; но недоброжелатели в общественных местах стали клеймить это как обычную жестокость[70].

Замки мятежников в Аквитании были успешно разрушены отрядами Ричарда. Во главе сильной армии он осадил Кастийон-сюр-Ажен – мощную крепость, возведенную на самой вершине холма. Она была укреплена как строителями, так и самой природой – отвесные неприступные склоны не позволяли приблизиться к стенам. Владелец замка Арнольд де Бовиль затворился внутри и не желал сдаваться.

Меньше двух месяцев понадобилось Ричарду, чтобы заставить Бовиля кардинально изменить взгляды на ситуацию. Умело задействовав осадные орудия, накануне праздника Святого Иоанна Крестителя[71] он взял крепость, захватив в плен и сеньора, и 30 его рыцарей. Ричард гордился этой своей первой крупной победой. Гордился сыном и Генри II, хотя по-прежнему считал его, как всех прочих, марионеткой, а себя – умелым кукловодом.

Героического юношу заметили в среде европейской знати, где воинская доблесть ценилась чрезвычайно высоко. Красивый юноша притягивал взоры прекрасных дам.

Он был высок ростом, строен. Его мягкие вьющиеся волосы имели цвет между рыжим и огненно-золотым. Его члены были прямыми и гибкими, его руки – длинными, как нельзя лучше приспособленными для орудования мечом и для нанесения им ударов. Его длинные ноги гармонировали с